10 июл. 2018 г.

Воспоминания Добровского Константина Александровича


Знаю я, что в том краю не будет
Этих ив, злотящихся во тьме,
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на Земле…

  Я нежно болен воспоминаниями из детства…. Многое забыто, уже ничего не вернуть. Хотя в детстве все время хотел вести дневник, но лень, некогда, потом, потом, а годы бегут, память теперь что-то цепляет из прошлого, воспоминания бередят душу….


Подушкино
Осень, раннее утро. Мой двоюродный брат Владимир будит меня и сестру Наташу, не дав даже позавтракать, ведет нас в лес по грибы. Последняя изба деревни, захватываем еще одного моего брата Кольку. Мы с ним, вообще, ровесники. Сыро, стелется туман вниз через Чермянку и Подушкинскую школу.  Идем по картофельному полю, через совхоз Нагорное. Вот эти знаменитые аллеи: дубовые, лиственные, березовые. Входим в лес. Слева Ворошиловская дача, обнесенная глухим  высоким  зеленым забором, а перед забором еще заграждения с колючей проволокой. Моя мама говорила, что еще до революции усадьба принадлежала какому-то помещику, потом я узнал, что усадьба принадлежала торговому роду Гуго Вогау…. Владимир хитрил, убегал вперед, грибные места он знал отлично, и, пока мы, младшие, крутились вокруг да около, он через полчаса прибегал уже с полной корзинкой грибов. Грех было жаловаться и нам, грибов в лесу было много, разница в том была, кто больше наберет белых. Забор был длинный, и где-то в районе горохового поля из-за забора вытекала речушка со смешным названием – Зверинок. Был проем, и, если изловчиться, можно было увидеть на территории дачи большой пруд с красивым мостиком и даже еще дальше саму усадьбу. Вдоль забора по ту сторону бегала сторожевая овчарка по проволоке. За забором грибов было - тьма, почему-то все хорошие:  белые, подосиновики…. Считалось особенной смелостью и удальством, пока овчарка убегала вдаль, спрыгнуть туда и успеть, как можно быстрее, набрать белых и вернуться назад непострадавшим от клыков собаки. Радостно, уже не спеша, возвращаемся домой с полной корзиной грибов. Солнце давно встало, лучи его пронзительно пробиваются свозь листву, можно уже спокойно любоваться сказочным лесом: это березовая роща Левитана, дубовая – Шишкина, заросшие таинственные места – французская Барбизонская школа художников. Лес, кстати, был очень ухоженный, лесник жил в лесу и работу свою знал. Усталые и довольные – дома! Теперь работа с грибами! Это работа моей тети – Марии Петровны Николаевой.
Моя мать - Анна Петровна Добровская, тетя - Пелагея Петровна Логинова. Все они сестры, в девичестве – Камаевы. Мой дед – Камаев Петр Семенович, так же, как и его отец Камаев Семен Дмитриевич,  был ямщиком. В доме была большая пристройка, где была ямщицкая возница, где стояла лошадь. К счастью, сохранилась фотография моего деда, Петра Семеновича, где он лихо сидит на бричке, запряженной, наверное, его любимым конем. Умер рано, в 1921 году, как поется  в песне «замерзал ямщик», - от туберкулеза легких. Прадед тоже прожил мало…. Революция 1917 года, усадьбу разграбили. Моя мама говорила, что мой дед Петр тоже участвовал в этом, но почему-то  самое ценное, что приволок – это было большое красивое зеркало и огромная бутыль вина. Вино выпили, но зеркало долго служило, и его в избе я тоже застал.



Мои дядья – Камаевы Алексей Петрович и Сергей Петрович. Сергей Петрович  погиб в войну, его имя вбито на памятнике-обелиске, что на Подушкинском проезде. Там фамилии всех наших земляков, отдавших жизнь, чтобы жили мы. Моя мать его очень любила, так же как  и он ее, свою младшую сестренку. Он был очень красивый, кудрявый, добрый, играл на гармошке. Мой двоюродный брат, Евгений Сергеевич Камаев (1937 г.р.) помнит только, что провожал его на фронт, сидел на плечах, потом все крутил пряжку его ремня. Дядя Сережа до войны успел уже отслужить в армии, он с 1909 года. Мой брат Владимир был старше меня на 15 лет, и он действительно был мне старшим братом: большой, крупный, радостный по жизни, веселый и улыбчивый. Помню, как мы с ним и с его беременной женой  Ниной ходили зимой по Ворошиловским аллеям. Это называлось «ходить дышать  воздухом». Нина Николаева – учитель, преподавала долго в Подушкинской школе, родила дочку Лену, судьба Елены сложилась трагично.   Последний раз я видел Нину на похоронах тети Марии, долго вспоминали то счастливое время. А почему  у них не сложилось с Владимиром, это знают только они.
Лето, где-то, может быть, 1964 год. Я на каникулах в Подушкино. В нашем саду Подушкинские мужики играют в домино. Что-то кто-то не поделил с Владимиром. Сосед ушел, потом вернулся и ударил Владимира сзади по голове. Море крови. (Наташа потом называла фамилию того мужика, но даже не хочу запоминать). Эта рана сказалась впоследствии: Володю мучали страшные головные боли, приступы эпилепсии. Помню, как мы с ним купались, где была запруда, и с ним случился приступ, как он упал, пена изо рта. Я испугался, побежал за Наташей, она знала, что делать…. Эта головная боль настигла его в 1979 году в мае, таким печальным оказался День Победы. На похоронах я первый раз в жизни рыдал. И с тех пор как-то повелось, что всю родню хоронил, был ответственным за всех.



Моя бабушка по матери – Камаева Пелагея Дмитриевна (в девичестве Ильина из деревни Слободка). Её сестра, Мария Ильина, была замужем за Федором Алексеевичем Прохоровым, у них в 1925 году рождается дочь Евдокия - моя тетя. Она выходит замуж за Михаила Макаровича Еремина. В 1949 году у них рождается сын Николай, мой троюродный брат. Я родился в апреле 1949 года на Пасху, а Колька родился в июне 1949 года на Троицу. Это я к чему веду…. 1965 год, приехал на автобусе, с кольцевой дороги выхожу к Подушкино, поднимаюсь с этюдником в гору, в деревню, к тете Марии.  Первый дом – тети Дуси, она, увидев меня, как будто ждала, зазывает в дом. Полный дом ребят – у Кольки день рождения – 16 лет. Меня уже не отпускают. Свое 16-летие я, кажется, в Москве не справлял, или не так громко. Стол ломился, подали водку, пили гранеными стаканами. Первый раз в жизни, да еще стаканами. Москвич – не подведи!  Память хороша, помню - осилил, чтоб не ударить в грязь лицом,  три стакана водки. Граммофон играл Русланову, Лещенко – «У самовара я и моя Маша».… Держался!  Ребята пошли купаться, вот там, после купания, меня и развезло. Довели до дома, лежу на сеновале, в пройме две фигуры - две тети. Тетя Дуся – тете Марусе: «Пусть у меня проспится». На следующий день я до леса добрался, сижу с этюдником в березняке, голова трещит, комары донимают, а народ кругом ходит, песни поют, ветки березовые ломают, веселятся – Троица. Да, встречу своего 16-летия  я запомнил навсегда. У меня в детстве не было велосипеда, а у Кольки был! Аж, гоночный (настоящий). Кольцевую построили, но еще не открыли. Колька  «Бурбон» давал мне покататься. Какое счастье лететь, нестись на гоночном, да еще по шоссейке! Никого, только свист в ушах, раз -  и ты уже в Медведково, раз – и ты уже в Лианозово! Здорово! 


             В армию уходили в 1968 году, Николай служил в Германии, в десантуре. Их- то и бросили первыми на подавление восстания в Праге. Он вспоминал: был приказ захватить объект, а что, зачем - не говорили. Там в Чехословакии он и получил пулю, прямо в позвоночник.  Вылечили,  но он долго мучился болью в позвоночнике, и в 1994 году все-таки эта боль унесла его на небо. Вот и второму брату я выбивал надгробную мраморную плиту.
В этом же году я потерял своего отца, дядю Мишу (Наташкиного отчима)  и в конце года – отца Кольки, тоже дядю Мишу. В 2008 году ушла и милая моя тетя Дуся. Почтальон тетя Дуся, с нежным, бархатным голосом, с добрыми глазами и улыбкой. Они были очень похожи – тетя Маша и тетя Дуся. Тетя Маша тоже была почтальоном и, когда я жил в Бибирево у другой бабушки и деда, она заходила к нам и всегда мне покупала карамельки – подушечки. Недавно я долго искал в Вешках на кладбище могилу Николая, дяди Миши, тети Дуси, я все искал плиту, которую я выбивал… -  нету… -  и вдруг, на выходе смотрят на меня все как один – Еремины, красивые  на черном граните. Как быстро разрослось с 1994 года кладбище. Рядом с Еремиными – Ботвинские. Боже мой! – Это тоже мои родственники, да еще какие! Но это уже другая история.

Бибирево
Мой прадед Иван Андреевич Лобырев и прабабушка Анна Борисовна Лобырева, в девичестве – Ботвинская. Все мои родственники переплелись во всех этих селах и деревнях: Вешки, Неклюдово, Подушкино, Бибирево, Слободка.  Я понял, что все мы здесь родные -  папы, мамы, бабушки, дедушки, тетушки, дядюшки, племянники, крестные….
Моя бабушка – Добровская Мария Ивановна (Лобырева) родилась в июне 1891 года. У нее было много братьев – Иван, Василий, Георгий, Андрей, Сергей. Она была единственной сестрой, и братья ее очень любили.  Добровский Василий Николаевич – мой дед, родился в июле 1894 года. Венчались в январе 1914 года, в феврале этого же года родился у них сын, умер младенцем – Виктор. Со стороны бабушки – крепкие свидетели – ее братья, а со стороны деда – А.И. Баранов и  петергофский мещанин Безымянкин. Венчал священник Константин Михайлович  Митрофанов и мой прадед – Добровский Николай Петрович. Добровский Николай Петрович (1851 г.р.) всю жизнь служил в Благовещенском храме Вознесенского женского монастыря. Имел звание - Почетный Потомственный Гражданин, дед имел звание – Личный Почетный Гражданин. Прадед умер в декабре 1918 года, прослужив в храме 47 лет, похоронен был в ограде церковного кладбища храма прп. Сергия Радонежского. Все это я узнал намного позже, а пока в детстве ничего не знал, играл в пристенок у стен храма, разглядывал ограды, надгробия, кресты. Помню только надпись захоронения игуменьи монастыря Серафимы, да надгробие Минина. Даже и не ведал, что здесь могила моего прадеда. Дед – Добровский Василий Николаевич учился какое-то время в семинарии Николо-Перевинского монастыря, где рядом сейчас я живу – в Марьино. Как-то невзначай про это сказал мне мой отец Добровский Александр Васильевич. Очень многое скрывали…. Мой дед служил в Москве в Кремлевском полку с 1914 по 1917 год. Там  его и застала революция!  Он был не за белых и не за красных.  Но долгое время бабушка прятала его в подполе, когда Власть Советов грабила монастырь. Большевики то уходили, то приходили снова. Потом все устаканилось. 

Дед Советскую власть не принял, просто жил. Был очень начитанный, мастер на все руки, в деревне его любили и почитали. В 1941 году добровольно пошел в армию, отправили на военный завод. Мне он говорил – за Родину против немцев – это святое. Мой отец родился в мае 1945 года, крестил его Митрофанов К.М., он и дружил с моим дедом, часто собирались вместе втроем – дед, священник Митрофанов, еще мой дядька Добровский Николай Николаевич, брат деда. Потом в Бибирево вернулся еще один их брат Петр. Все воевали, но с фронта вернулись и теперь покоятся на Лианозовском кладбище. Моя прабабушка, Добровская Елизавета Павловна (в девичестве Ильина), тоже имела много детей, родила 14, вырастила 9.  так что и родных тетушек я застал, кстати, тетушки жили намного дольше чем дяди, а тетя Анастасия прожила, аж, 97 лет.

Застал время, когда колхоз сажал еще и рожь. Вот уж где отводили душу, лазая во ржи, делая проходы. И поесть можно колосок, и полюбоваться васильками или просто полежать и посмотреть на голубое небо и на стадо белых облаков. А еще убегать от председателя колхоза, он на бричке объезжал поле, но вовнутрь не влезал, матерился на нас крепко. Потом на этом поле уже сажали кукурузу – тоже съедобная! Нам  нравилось играть в салочки внутри силосной башни, бегать по периметру башни, по балкам, а потом с высоты плюхаться вниз… Часто пастух доверял нам пасти коров, даст по рублю (по-старому), а сам уйдет куда-то. Вот уже где тренировались щелкать кнутом…. Ночное, лошади похрапывают, связанные, чуть-чуть подпрыгивают, костер, картошка в золе, баловство горящими головешками, ими  кидались….  Одна такая головешка прожгла мне на голове отметину на всю жизнь. Дорога перед Храмом была мощенная булыжником, там как-то лошадь сбросила меня на булыжник….  Так после этого кататься на лошади я побаивался. После выработки глины для Бескудниковского кирпичного завода в Бибирево оставалось много карьеров, заполненных водой, поросших камышом, да и рыбы там было тоже много, и рыбачили, и купались целый день. Детство было босоногое, село на горе, дороги укатанные. А как было приятно после дождя наслаждаться, как глина проходит через пальцы ног….
Был казус на Чермянке. Рыбачили. Сам ли я или ребята поймали меня на крючок, впившийся в плечо. Так и вели меня ребята домой на удочке, сами побоялись вынимать. Идем, у нас берег высокий, на том низком берегу женщины нас заметили, мужикам заорали, мы бежать, но каково мне! Дома дедушка крючок все-таки вынул -  золотые руки. Жаль, что он рано умер, может быть,  мне потом он много бы  рассказал про все, что происходило в те далекие годы, рассказал бы, почему мой отец поступил учиться расписывать подносы в Жостово, а потом бросил, и многое другое. Все это я узнавал позже. Дед меня учил различать грибы, как их собирать, что потом с ними делать.  Любил с ним греть самовар, сапогом разжигать угли, а потом все вместе пили чай из самовара.  Осталось в памяти: большой  кусок сахара, колоть его щипцами…, дуть на блюдце…,  варенье из крыжовника…, занавески на окне…,  бьющаяся в стекло ночная бабочка....
Своих яблок и груш у всех хватало, но надо было обязательно лазить по чужим садам. Напротив нас жил конюх и кузнец дядя Паша, лезем к нему в сад, ползу по земле к блокам, почти добираюсь, подымаю голову - стоит большой бородатый дядя Паша и улыбается….   Бежал я быстро! Обежал всю деревню, прибегаю домой, вхожу и вижу: сидят за столом мой дед и дядя Паша и смеются надо мной! Чего я бежал? С дядей Пашей мы подружились, он часто водил меня на конюшню смотреть лошадей, ухаживать за ними. Рядом с конюшней находилась МТС, где была старая брошенная техника, но самое главное, были сиденье и руль, садишься и чувствуешь себя комбайнером, трактористом…. Играем с ребятами в футбол, на поле рядом пасутся коровы, на возвышенности молодой бычок. На мне старая застиранная красная майка. Ребята мне говорят: «Костя, что-то на тебя бычок все поглядывает, поберегись». Вдруг бык срывается и на меня мчится,  бегал я быстро, только свист в ушах…,  не догонишь! Вот и верь, что животные дальтоники, все-таки на красное они реагируют. 

Знаменитое  Бибиревское сельпо….  Всего понемножку, долго можно рассматривать, что там есть. Вечером на крыльце этого магазина мы все собирались на посиделки. Дом мой был напротив, мне ближе всех, придешь поздно ночью – на столе обязательно большая кружка с коровьим молоком, накрытая куском вкусного черного хлеба. Была своя коза Катька, я старался сбежать от «барщины», а то коси, коси ей траву! Но все-таки я бабушку не обижал, всегда ей помогал: и косил, и полол, и за водой ходил, но самое интересное – это стоять в очереди за керосином, когда приезжала машина, на людей посмотришь, на тебя поглядят, – «Нюркин сынок, москвич  растет». Да, все свои – родные, двери не закрывались на замок. Я ходил то к одному дядьке, то к другому. Больше всех в селе было Лобыревых, в Слободке – Ильиных, все родные. В доме деда и бабушки очень много было икон, книг старинных, любил читать. Откроешь сундук, книга захватывает, забываешь, что тебя поле ждет, речка, ребята….  Бабушка была очень верующая и, несмотря на возраст, каждое воскресение ходила в Алтуфьево в Кресто-Воздвиженский храм, всегда приносила оттуда нам просфоры. Особенно она меня поразила, когда после окончания 8 классов, я приехал в деревню, и она хотела отвезти меня в Загорск, чтобы я поступил учиться в семинарию. С чего это? Если бы я тогда знал, что мой прадед был священнослужителем,  дед тоже служил, дядя Петр тоже одно время служил в храме,  все могло бы пойти по-другому….  В конечном итоге, став художником, я много работал в храмах, реставрировал, украшал новые храмы,  гены взяли свое.  Дорога была длинная, и она еще идет. Идет к Богу…
Каждый год приезжая, я все наблюдал, как гибнет наш храм, как хиреет его купол,  вот уже остался только остов купола, но крест, этот замечательный золотой крест, сиял и сиял. Время его не брало.
Последний раз в старом Бибирево я побывал в мае 1970 года, был в увольнении -  отпустили на 9 мая. Бабушка была уже совсем старенькая, она  перенесла один инсульт и доктора сказали, что второй она уже не выдержит. Я был в новой красивой военной форме, она радовалась, глядя на меня, похожего на отца и деда. Дед, ведь, тоже был военным в 1-ую мировую войну (кстати, всю жизнь ходил в гимнастерке, в нем чувствовалась военная выправка),  И кто знает, что ей виделось, что она думала тогда, глядя на меня….  Вечереет, красивый ярко-оранжевый закат. Бабушка просит остаться на ночь, я не могу, утром должен быть в части. Я ухожу, впереди закат..., оглядываюсь, сзади все стоит бабушка, красное солнце все больше меня поглощает. Оглядываюсь еще раз, сжимается сердце, бабушка все стоит, такая маленькая…. Но только потом по жизни я понял, как меня хранила и спасала ее большая любовь ко мне… и ее молитвы!  Она умерла через месяц, но я уже был в летних Гороховецких лагерях и не смог приехать на похороны…. Она там же на Лианозовском, где много, много моих родных….
В 2015 году я работал в Иерусалиме, реставрировали подворье Сергиево-Троицкого монастыря.  На Святой земле я смотрел на звездное небо и мысленно посылал послание моей бабушке и всем моим родным: «Родные мои, я все-таки с вами, а вы со мной! Навсегда!»

2 комментария:

  1. Очень интересно и познавательно. Написано простым и понятным языком. Спасибо автору - Добровскому Константину Александровичу.

    ОтветитьУдалить
  2. Дай Бог всем, как Константин Александрович помнить своих предков...

    ОтветитьУдалить

15 ноября в Бибирево отметили ДЕНЬ ЗЕМЛЯКА. В этом году темой встречи земляков – жителей деревень, когда-то располагавшихся на бибиревской ...